И так просто…

Я впервые увидела их холодной зимней ночью, под завывание ветра, при зыбком свете оплавленной восковой свечи. «Хочешь?» – сказала она. «Конечно, хочу», – ответила я. И на стол лег старый альбом. Черный город, а по нему идет одна замерзшая, согнувшаяся от ветра фигурка. И никто-то ее не ждет, весь город спит, и, казалось бы, во всем, одна сплошная тоска, если бы не маленькое светящееся окно, у путника в сердце…
И как-то сразу забылось, что уже пятый час, и что давно пора домой. Я листала страницы, и было так хорошо и спокойно. И так просто.
Вероятно, именно по этому, когда Александр Ахлестин вдруг захотел сделать в Художественной школе выставку работ нашего дизайнера, я обрадовалась, чуть ли не больше ее.
И вот они снова передо мной… Маленькие кусочки картона. Иллюстрации, то ли к сказкам, то ли к моей душе.
Труднее всего писать что-то хорошее о своих друзьях, все время, кажется, что тебя осудят. Но я все-таки попробую…
У Ириски получаются удивительные люди – очень живые и очень светлые. У них выразительные и необычные лица. И просматривается в них какая-то хрупкость. Та, от которой появляется летящее чувство! Будто они, эти люди, невесомы. Будто у них есть своё пространство, где возможно всё.
Ее герои непричесанны, неприкаянны и нематериальны… Но милы и дышат домашним теплом и уютом. Они некрасивые, странные, хлопотливые и непонятные, бесполезные и эфемерные, но забавные и очень уютные.
Порой, ее работы – чем-то похожи на театральную декорацию к какой-то, ненаписанной еще пьесе. Что-то вроде «сказки сказок»… Фактически Ириска рисует мир, придуманный ей же, но мне в нем так хорошо. Пространство в картинах начинает множится, распадаться, и заворачиваться во что-то тревожное и неясное. Для кого-то – время, для кого-то – боль. А точнее, даже было бы сказать не пространство, а «пространства», которые накладываются друг на друга, и смотреть в них можно бесконечно...
И даже беспокойная компания приехавших с велопробега спортсменов не разрушила общего хрупкого очарования.
Искусство, если верить Льву Толстому, призвано передавать чувство одного человека другим людям. И это чувство у Ириски – светлая печаль. Но действительно – светлая. Очень хорошо сказал о ней, посмотрев выставку Игорь Лимонов: «Вспоминаются романы Владислава Крапивина…» Вероятно… А у меня в голове почему-то возникают образы то ли из «Ежика в тумане», то ли из «Волшебного кольца», помните? В котором Жужа с Махой ходили до городу Парижу «а где мой миленький живет». И очень хочется в детство. Просто именно таким, полусказочным языком, со мной разговаривает Ириска. И я смотрю, на очередного загадочно глядящего в вечность милого неудачника, и рука сама собой тянется к карману, где лежит припасенное с утра яблоко.